Пятая скрижаль Кинара [=Принц вечности] - Михаил Ахманов

Но недавно - здесь, в вашей Святой Земле - увидел я сон, из коего не сотворить рассказа. Сон тот предназначался для меня богами и словно продолжал наш разговор - помнишь, на дороге в Боро? Когда ты спрашивал, подниму ли я вновь оружие, не для защиты жизни своей, но ради торжества справедливости… Так вот, приснилось мне, что стою я среди трав в полях, а поля уходят в туман, и туман, вначале густой, вроде бы редеет и поднимается вверх, как утренняя дымка над холодными водами. Руки мои пусты, но у ног, в траве, что-то блестит - меч, топор или другое оружие, вроде боевого посоха, как у нашего Уртшиги… И будто бы знаю я: лишь разойдется туман, грянет праведный бой, битва с врагами, столь безжалостными и бесчисленными, что не выстоять мне в том бою и не выжить, ни с оружием, ни без него. Так стоит ли браться за топор? - подумал я. Стоит ли сражаться в той битве и лить кровь человеческую, пусть за праведное дело? Стоит ли отнимать жизнь и дарить смерть? Не лучше ли пойти к врагам безоружным, подставив грудь и горло под их удары?..

И находился я в сомнениях, светлый господин, ибо, с одной стороны, дал зарок не поднимать оружия, а с другой, как же не поднять его во имя справедливости? Туман над полями все редел и редел, а в душе моей сгущался мрак, и не мог я придумать ничего разумного, чтобы и клятву свою не нарушить, и в бою сразиться, как подобает воину и мужчине. И воззвал я тогда к Митраэлю, вознес молитву, прося у него совета; и раздался его голос, столь ясный и четкий, будто бог стоял за моей спиной. А сказал он так: нарушивший свой обет - грешен; не защитивший доброе - тоже грешен; выбирай!

Тут Амад в недоумении всплеснул руками и уставился на Дженнака.

– Что бы это значило, светлый господин? Если бы сказал Митраэль: нарушивший свой обет - грешен, не защитивший доброе - грешен вдвойне, то были бы его слова понятны. Я знал бы, что придется выбирать между тяжким грехом и очень тяжким, и я сделал бы выбор. А так выходит, что Светозарный не посоветовал мне ничего стоящего!

– Посоветовал, - усмехнулся Дженнак, разливая в чаши остатки вина. - Он сказал: не давай глупых обетов и будь свободным, как надлежит человеку. Ибо всякий обет - цепь и оковы, а к чему они? Лишь разум должен направлять нас, разум и сетанна; разум подсказывает, что делать, а сетанна - как. Как сделать нужное, не потеряв лица своего, сохранив достоинство и честь.

Некоторое время сказитель пил вино и размышлял над услышанным. Потом поднял глаза на Дженнака.

– Наверное, я был глупцом, господин, когда давал свой обет… Но сказанного не вернешь! Что же делать теперь? Сражаться или подставить горло под нож? Выходит, Митраэль не направил меня, а лишь укорил, напомнив о совершенной глупости… А что посоветовали бы твои боги?

– Мои боги говорили: если в полдень битва, точи клинок на рассвете, - сказал Дженнак.

Сказитель вздохнул.

– Твои боги не любят намеков, и советы их ясней безоблачного неба. Хорошие боги! Может, и не боги вовсе, а мудрые люди, пришедшие к вам в Эйпонну дабы наставить и научить…

– Может, и так…

Они помолчали. Амад с задумчивым видом перебирал струны своей лютни, Дженнак размышлял о том, что, кажется, не он один слышит глас богов. Впрочем, тут не было ничего поразительного или странного; ведь глас богов - голос совести, а совестью одарен каждый, кто следует путем сетанны.

Наконец Амад нарушил молчание.

– Скажи, мой господин, то дело, что положено тебе исполнить, справедливое? То, за чем послал тебя премудрый Че Чантар?

– Избежать смерти и сохранить жизнь для многих - есть ли деяние справедливее? И мудрее?

– Да, ты прав, - сказитель извлек тревожный аккорд и отложил лютню. - Но вот я чего не понимаю, светлый господин: враги твои собрали воинов, и заключили союз, и приготовили оружие - зачем же им Книга Пророчеств? Ведь ваши боги и так не запрещают воевать?

– Не запрещают, - подтвердил Дженнак, - но и не советуют. Боги ко всем относятся с равной благосклонностью и, понимая, сколь велика в человеке тяга к насилию, говорят: сражайтесь! Сражайтесь, коль не можете иначе, но не путайте веру и дела войны! Не утверждайте, что деретесь во имя богов; борьба ваша за власть, за богатства и земли, за могущество и владение торговыми путями. Как я понимаю, они допустили малое зло, чтоб не свершилось большое… А теперь представь, что произойдет, если найдутся пророчества о племенах-избранниках, об их священном праве на особую власть, особые милости? Избранных это воодушевит, и оправдает все, сотворенное ими; а их противники станут подобны слепому голубю в когтях орла. Ну и, разумеется, это поколеблет веру в богов, в их доброту и справедливость. - Почти неосознанно Дженнак принял позу решения и воскликнул: - Нет, нельзя допустить, чтобы глупцы извратили слова Шестерых, приписав им то, чего не было! Нельзя допустить, чтобы жадные руки коснулись храма, чтобы алчный взгляд искал за его стенами иных откровений, кроме явленных в Чилам Баль! Это святотатство!

– Значит, - в раздумье произнес Амад, - защита храма - благое деяние? Не эту ли битву предвещает мой сон?

Плечи Дженнака опустились, мышцы на груди расслабились, ладони соскользнули с бедер; он облокотился на подушку, сменив позу решения одной из поз отдыха.

– Не думаю, - сказал он, - что дело дойдет до битвы. Выкуп, предложенный Чантаром, велик; даже глупцам это ясно, а Тегунче и Оро'сихе не глупцы! И Ах-Шират имеет достаточно мудрости, чтобы отличить тень обезьяны от блеска жемчугов. Ну, а Одо'ата… - он презрительно поморщился. - Пройдет немного времени, двадцать или тридцать лет, и Одо'ата лишится сил или отправится в Чак Мооль… Судьбы мира решат без него! Другое меня тревожит…

– Храм?

– Нет, скорее планы премудрого Чантара. Если станут они реальностью, если все случится так, как он предвидел, костер войны погаснет в Эйпонне, а вспыхнет в Риканне. Вспыхнет, так или иначе! И еще одно… - Дженнак нахмурился, взирая на пустые чаши, потом перевел взгляд на свечу, где оплывала пятнадцатая пестрая полоска. - Еще одно, - повтоил он. - Мы, владыки Срединных Земель, делим сейчас Земли Восхода будто пустошь, населенную зверями и птицами. Но ведь это не так! И в тех краях живут люди, пусть не знающие истинных богов и завещанных ими искусств, но - люди! Что они скажут? Что скажешь ты, Амад? Ведь по нашему соглашению земли бихара станут уделом атлийцев и тасситов!

Певец пристроил на колене лютню и извлек долгий протяжный аккорд.

– Скажу, мой господин, что делили вы вчера не земли, а кусок раскрашенного пергамента. До земель нужно еще добраться! А о моих родных краях я не тревожусь. Немногими благами одарил нас Митраэль, то есть среди них и такое: в пустынях бихара могут жить только бихара!